Тишина в квартире была густой и звонкой, как лёд в стакане, забытом на ночь. Лариса прислушалась к этой тишине, пытаясь различить в ней хоть какой-то намёк на будущий день, но не различила ничего. Будильник молчал. Он молчал уже несколько лет, с тех пор как она уволилась с работы, которую ненавидела, решив «взять паузу».

Это была Праздность. Она начиналась с приятной неги, с права валяться в постели до полудня, смотреть сериалы и есть готовые салаты из контейнеров. Но постепенно праздность перестала быть выбором и стала тюрьмой. Дни сливались в одно бесформенное, серое пятно. Мир за окном двигался, звонили телефоны, приходили сообщения, но Лариса отгораживалась от них, как от назойливого шума. Она не творила, не развивалась, не наполняла время смыслом. Она просто убивала его. И время отвечало ей тем же, по капле отнимая у неё вкус к жизни.

Праздность породила Лень. Мысль о составлении резюме, о звонке бывшей коллеге, о даже простой прогулке до парка вызывала в теле тяжёлую, свинцовую усталость. «Сделаю завтра», — говорила она себе. Но завтра приходило, и желание действовать тонуло в вязком болоте безразличия. Лень была не отсутствием энергии, а её извращением — вся энергия уходила на то, чтобы избежать малейшего усилия.

А потом приходил Страх. Он подкрадывался по ночам, когда праздный день заканчивался. Он шептал: «Ты слишком долго была вне игры, ты уже ничего не стоишь. Ты проиграешь. Твои идеи никому не нужны. Начнёшь — и опозоришься». Страх парализовывал сильнее лени. Он рисовал картины провала такие яркие и убедительные, что любое движение вперёд казалось самоубийством.

Из этого кокейна праздности, лени и страха рождался Гнев. Бессильный, ядовитый гнев. Он вырывался наружу, когда Лариса видела в соцсетях успехи бывших однокурсников. Она щёлкала мышкой, сжимая зубы, и её переполняла злоба на их улыбки, на их отпуска, на их карьерный рост. Она злилась на мир, который, как ей казалось, её игнорировал, и на себя — за то, что позволила всему этому случиться. Гнев обжигал изнутри, но не давал сил что-то изменить, лишь оставляя после себя горький пепел.

Её мучила Нерешительность. Любой, даже самый простой выбор — что надеть, что приготовить на ужин, — становился пыткой. Она могла час простоять перед открытым холодильником, так и не выбрав ничего, и захлопнуть его с чувством глубокого разочарования в себе. Более важные решения — записаться на курсы, обратиться к психологу — откладывались в долгий ящик, потому что она постоянно спрашивала себя: «А вдруг это неправильный путь? А вдруг есть лучше?» И пока она колебалась, все пути для неё закрывались.

И всё это венчала Зависть. Тихое, едкое чувство, которое отравляло душу. Успехи других она воспринимала как личную обиду. Их радость казалась ей насмешкой над её несчастьем. Зависть заставляла её обесценивать чужие достижения: «Да ей просто повезло», «У него связи», «Её муж богатый». Но это не приносило облегчения. Она лишь острее чувствовала пустоту собственной жизни, глядя на яркие краски чужой.

Однажды утром Лариса проснулась от того, что в квартире было слишком тихо. Даже тише, чем обычно. Она осмотрелась и поняла, что за годы этой медленной духовной смерти она сама стала частью этой тишины. Она была призраком в собственной жизни.

И в этот миг до неё дошло. Это не было чьё-то-то злой рок или несправедливость мира. Это была она сама. Она сама, день за днём, шаг за шагом, позволила шести тихим ворам обокрасть её.

Она позволила:

Праздности украсть её время.
Лени — её усилия.
Страху — её возможности.
Гневу — её душевный покой.
Нерешительности — её выбор.
Зависти — её радость за других и веру в себя.

Они вынесли из её дома всё, что делало жизнь благополучием, оставив после себя лишь пыль и пустоту.

Лариса подошла к окну и распахнула его. С улицы ворвался шум города — живой, настоящий, немного грубый. Он нарушил мёртвую тишину.

Первый шаг был самым трудным. Он требовал решения. Решения вопреки страху, вопреки лени, вопреки нерешительности.

Она глубоко вдохнула и повернулась от окна к комнате. К хаосу, который был отражением её внутреннего состояния. Она не знала, с чего начать. Но она поняла, что начинать надо не с грандиозных планов, а с малого. С первого шага.

Она подошла к столу, взяла в руки запылившуюся клавиатуру и протёрла её рукавом. Это был простой, физический жест. Но в нём был отказ. Отказ от праздности. От лени. От всего.

Это был не подвиг. Это было начало долгой войны. Войны за себя. Но теперь она, наконец, увидела своего врага. Имя ему было не неудача, а бездействие. И у этого врага было шесть масок. И она поклялась себе снять их одну за другой.

ღ Ольга Российская ღ