Инна стояла на перроне своей жизни и смотрела на поезд. Он был огромен. Локомотив, когда-то яркий и стремительный, теперь казался усталым, а дым из трубы был густым и серым, как пепел старых писем.

За ним тянулся бесконечный состав.

Первый вагон был резным, деревянным, с затейливой росписью — Вагон Юности. Там жил смех первого школьного романа, упругое сопротивление качелей, взлетающих к солнцу, и горьковатый запах сирени, под которой ей впервые изменили. Она не заходила в него годами, но он был намертво прицеплен.

Дальше шёл Вагон Утрат. Тяжёлый, с тёмными, почти глухими окнами. В нём хранились: голос матери, стирающийся с годами в старую магнитофонную плёнку, и невысказанные слова отцу, который так и не дождался. Там же лежала хрустальная ваза её первой, разбитой семьи — осколки всё ещё были остры.

Потом — Вагон Обид и Несправедливости. Он был ржавым, с царапинами. Инна помнила, как цепляла его за свою первую работу, где её обошли с повышением, за друга, который предал её доверие, превратив его в сплетню. Она тащила его за собой, как доказательство миру: «Смотри, как со мной поступили».

С каждым годом цеплялись новые вагоны. Вагон Упущенных Возможностей с призраками тех дорог, куда она так и не свернула. Вагон Старых Ошибок, где она по ночам перебирала, как чётки, все свои «а что, если бы...».

Состав становился все длиннее и тяжелее. Локомотив — её настоящее — с трудом тащил эту ношу. Он расходовал всё топливо не на движение вперёд, к новым горизонтам, а на то, чтобы просто сдвинуть с места эту окаменевшую историю.

И вот Инна осознала: места для настоящего в этом поезде почти не осталось. Оно ютилось в узкой кабинке машиниста, заваленной старыми картами и расписаниями. А будущее? Будущее было лишь тонкой ниточкой рельсов, которую почти не было видно из-за громады состава позади.

А ведь она — не пассажир, а машинист и составитель поезда. Свобода, пусть и тяжёлая, заключается в том, чтобы решить: продолжать ли тащить этот ржавый вагон обиды или, наконец, отцепить его на запасном пути и дать себе возможность разогнаться. Прошлое неизменно. Его нельзя переписать. Вагон утраты не исчезнет, но его можно превратить из склепа в тихий мемориал, который посещают по особым дням, а не тащат за собой ежесекундно. Прошлое живёт только в наших мыслях. Единственная реальность — это настоящее мгновение, стук колес, вид из окна сейчас.

Как отцепить вагоны?

Фридрих Ницше предлагал не просто принять, а полюбить своё прошлое, всю свою жизнь, как она есть, без исключений. Это не значит одобрить боль. Это значит сказать: «Всё, что со мной случилось, стало частью меня. И я принимаю эту целостную себя. Мои шрамы — это тоже я». Тогда вагоны не исчезают, но они больше не тянут назад. Они становятся частью ландшафта, который обогатил душу, а не сковал её.

И вот однажды Инна принимает решение. Она не взрывает вагоны — это было бы насилием над собой. Она аккуратно переводит стрелки и отцепляет их один за другим, переводя на запасные пути памяти.

Вагон Юности становится красивым музеем, куда она приходит за вдохновением.
Вагон Утрат превращается в тихий сад памяти, где можно почтить тех, кого нет.
Вагон Обид и вовсе отправляется в утиль — он был слишком тяжёл и никому не нужен.

Локомотив вздрогнул и, сбросив лишний груз, рванул вперёд с лёгкостью, которой Инна не чувствовала годами. Впереди было много места. Для новых пейзажей, новых станций, для простого, чистого настоящего. И будущее, наконец, перестало быть тонкой ниточкой, а развернулось перед ней широким, светящимся горизонтом….

ღ Ольга Российская ღ